Интервью с мастером: ИНТС ПУЯТС
ИНТС ПУЯТС: ЕСЛИ У АРХИТЕКТОРА НЕ РАБОТАЕТ ИНТУИЦИЯ, ТО ПРОБЛЕМ НЕ ОБЕРЁШЬСЯ!
Сегодняшний владелец архитектурных бюро ”5. Iela” и ”Otrā avēnija”, а также совладелец конструкторского бюро BKB (Бюро инженерно-строительных консультаций), автор и участник более восьмисот объектов Интс Пуятс с 2002 по 2008 год занимал хлопотную должность руководителя рижской Строительной управы – главного архитектора города и куда меньшее время в должности заместителя госсекретаря министерства экономики по вопросам строительства курировал всю латвийскую архитектурно-строительную отрасль. Сегодня он продолжает работать на главных латвийских объектах как архитектор и инженер-конструктор, а также уделять время хобби – йоге и путешествиям.
Автор: ИГОРЬ ВАТОЛИН (Балтийский Архитектурный центр)
УБЕЖИЩЕ
Неспешно беседуем с Интом Пуятсом в спроектированном им самим доме на компактном участке, расположенном в зелёном пригороде у границы Риги с Марупским краем. Через стеклянные стены во всех деталях виден дворик с садом камней и едва ли не всеми стихиями: водой (бассейн), огнём (место для костра Яновой ночи), небольшим лесом. Чуть дальше – корпус с рабочим кабинетом и баней…
Интс Пуятс: Работы на этом участке начались после ухода отца, жившего в Резекненском крае. В силу характера моей работы я не могу там жить постоянно, но постарался перенести сюда ощущения отчего дома и холмистого рельефа Латгалии (один из пяти этнографических регионов Латвии, граничащий с Россией и Белоруссией, -- И.В.). Изначально здесь была деградированная территория с разрушающимися гаражами, бочками с техническим маслом и одиноко стоящей осиной. В один прекрасный момент дерево рухнула, но осталась осиновая поросль. Из расчёта на близость аэропорта сначала я планировал построить здесь конференц-зал с галереей. Чтобы в удобной вдохновляющей среде проводить переговоры и совещания с людьми, прибывающими из разных стран. Но постепенно стала понятна необходимость ещё одного объёма с офисом и спа-зоной, где проходят занятия цигуном.
Для меня было принципиально важным следовать принципу равновесия, культивировать здесь такой кусочек природы, который радует именно мой глаз. Здесь высажено порядка полутысячи различных деревьев и зелёных насаждений. На все вопросы, зачем и почему, неизменно отвечаю: я хочу, чтобы здесь был лес. Одна из «Цветных сказок» Иманта Зиедониса так и называется: «Лес приходит в город». Вот что-то подобное я попытался сделать. Только не беспорядочно, как в сказке, а по определённым принципам – я ведь, всё-таки, архитектор.
Некоторые соседи считают, что подобному дому здесь не место. Напомню, что в архитектуре есть два подхода в плане отношения к среде: приспосабливаться к тому, что уже есть, или создавать свою среду. В этом районе особняков с садиками на границе Риги и Марупе сложился свой образ и стиль, но я не собирался в него вписываться. Учитывая особенности участка, я попытался осуществить моё представление о его застройке. В какой степени оно повлияет на окружающую среду, время покажет. В моём понимании, зелёный город – это не когда среди леса пытаются втиснуть дом, как это часто бывает в Юрмале, а во время досуга заполнить деревьями пустое пространство – так, как я это вижу. Добавить воду, камни – все доступные стихии. Создать гармоничную среду.
Спец.корр: В экстерьере и интерьере вы смело сочетаете бетонные конструкции с классическими, даже академическими, розетками из акантовых листьев. Откуда такое решение?
ИП: Всё началось со старинных сосновых балок – восемь метров длиной. Фактически дом был построен вокруг них. Акантовые розетки снаружи и внутри – дань уважения Витрувию и Версаче, использовавшему подобные мотивы. Была задача гармонически соединить классическое начало с современными конструкциями, позволяющими стеклянные стены, и всё, что душе угодно.
Спец.корр: Какой была реакция коллег?
ИП: Неоднозначной. У нас в Латвии не принято всё говорить сразу и напрямую. Некоторые коллеги взяли паузу на размышление, а потом сказали, что не смогли бы жить в такой прозрачной среде. Но на них произвело впечатление моё пояснение, что я должен, просыпаясь, видеть сквозь стеклянную стену рабочий стол в другом корпусе. Почему бы нет, если современные технологии позволяют сделать такое? По моей собственной оценке, здесь, в домашних условиях, удалось достигнуть симбиоз семейного дома и индивидуального рабочего пространства. У меня есть и городской офис, куда я выбираюсь после полудня. А здесь работаю в любое время суток.
Спец.корр: Важное место в семейном корпусе занимает спортивный зал со спортивными снарядами и тренажёрами и «стена силы» с картами ваших путешествий…
ИП: Тренажёры не просто для антуража – я ими пользуюсь каждый день. И «стена силы» неслучайна. Мне нравится, когда прямо на карте от руки нарисованы маршруты и главные объекты, которые довелось посмотреть, плюс записи, сделанные по ходу путешествия. Катманду, Латгалия, Кипр, Абу-Даби, карта Мемфиса (США), где сегодня живут сыновья, Гонконг, Пекин, Абхазия, Прага, Лондон, Рио-де-Жанейро, Новосибирск, Сейшельские острова…
Эта стена помогает восстановить впечатление от «мест силы», в которых побывал. Неутомимый путешественник XIV века Марко Поло сказал, что один день путешествия даёт больше, чем 30 лет, проведённые на постоянном месте жительства. Напоминание о путешествиях будит интуицию, которую можно использовать в архитектурной работе и по жизни.
НАЧАЛО
Спец.корр: Как вы стали архитектором?
ИП: Начинал я как спортсмен. Закончил нашу знаменитую Мурьяньскую спортивную школу-интернат как легкоатлет-десятиборец. Отец был главным инженером по строительству в одной крупной компании, потом руководит проектным институтом. Сколько себя помню, всегда вместе с отцом был на строящихся объектах. Оба деда тоже были задействованы в строительстве: один по плотницким работам, другой каменщиком. И вот когда я на последние зимние каникулы приехал домой к родителям, отец и говорит: -- В апреле твой день рождения. Скажи, куда ты хочешь поступить. Я готов приложить все усилия, чтобы твоё решение осуществилось. Это будет мой подарок… До этого я занимался на курсах журналистики. Увлекался книжками про шпионов, особенно про закулисную сторону войны во Вьетнаме. После спорта пришлось столкнуться с грамматикой и другими нюансами языка. Понял, что одного желания писать сочинения недостаточно. Параллельно с тягой к сочинительству ещё я любил рисовать. Но я быстро понял, что в плане поступления ни первое, ни второе мне не светит. С языком шло туго, и классическому рисунку и живописи я никогда не учился. А в семье все строители, я с детства бывал на фермах, школах, жилых комплексах и домах культуры, которые принимала комиссия, в состав которой входил отец. Так я сам, безо всякого принуждения, пришёл к мысли об архитектуре. Когда подошёл день рождения, сообщил о своём решении отцу – и он выполнил своё обещание. Под руководством репетитора пришлось рисовать с утра до вечера и в поте лица заниматься и по другим предметам вступительных экзаменов. Рисование сдал на «хорошо», но следующей шла физика. До сих пор не понимаю, зачем архитектору физика. Получил тройку, так что пришлось сдавать все остальные экзамены. И только потом выяснилось, что мне как стипендиату строительной компании – ещё раз спасибо отцу – мне не надо гнаться за высокими оценками. Просто сдать – и всё. Так начался мой путь в архитектуре. Учёба на архитектора затянулась. Сразу после поступления на архитектурный факультет Рижского Политехнического института (Сейчас Рижский Технический Университет, -- И.В.) меня забрали в Советскую армию. Армейская специальность была связана с архитектурой – только с другого конца. В качестве сапёра-подрывника мне довелось участвовать в демонтаже всяких и разных объектов. Наш взвод в общей сложности подорвал 1223 снаряда, за что командир получил орден. Учась на втором курсе, я стал один из первых латвийских студентов-архитекторов, получивших возможность поучиться за пределами СССР. Тогда звучало гордо – хотя это была ГДР. Но и этих четырёх месяцев хватило, чтобы понять, что можно работать по-другому, чем было принято в СССР. Потом была поездка в Канаду, куда в мае 1990 года меня пригласили вместе с одним старшекурсником для участия в финале конкурса Международного союза архитекторов (UIA), представляя весь СССР. Послать на конкурс работы было нашей личной инициативой. Коллега там остался и продолжает сегодня успешно работать. Уже вовсю шла перестройка, Советский союз дышал на ладан, -- так что карательных санкций удалось избежать. На завершающей стадии учёбы начал работать у архитектора Айгара Спаранса в 5-й мастерской института Горпроект. В память об этом компании, с которыми я был и остаюсь связанным, назывались 5. avēnija (5-я авеню), 5. iela (5-я улица). Сейчас о рано ушедшем Спарансе не часто вспоминают, хотя именно он в конце 1980-х вместе с Юрисом Погой и Иваром Майлитисом вышел в финал конкурса проектов советского павильона для всемирной выставки Экспо 1992 в Севилье. Юрис Пога с семьёй даже на какое-то время переселился в Испанию. В итоге Советский союз демонтировали, на фасаде павильона четыре буквы «СССР» поменяли на шесть: «Россия», -- а Пога благополучно вернулся в Латвию.
Спец.корр: Ваш первый самостоятельный объект?
ИВ: То что удалось осуществить в пейзаже – кафе у озера Разнас в Латгалии (1987). У председателя здешнего колхоза была идея, что при большом числе отдыхающих хорошо бы здесь устроить место, где поесть-посидеть. Он обратился к отцу, а отец доверил этот заказ мне. Потом было здание лесничества в заповеднике Тейчи. Ещё по заказу отца занимался привязкой к местности типовых проектов ферм. Брался за всё, что предлагали. Сейчас наши инженеры занимаются реконструкцией Телевизионной башни (высота объекта, законченного в 1986 году, составляет 368,5 метров, что делает его самым высоким сооружением в Балтии и третьим по высоте в Европе после Останкинской и Киевской телебашен, -- И.В.) и больницы Страдиньша (одно из главных учреждений здравохранения в Латвии, недавно закончили грандиозный -- 100 000 квадратных метров! -- торгово-развлекательный комплекс Akropole. Убеждён, что архитектурный проект без расчёта инженерных конструкций – бумажка на ветру. Если посчитать всё, чем я занимался в двух архитектурных бюро и компании по инженерно-строительному консультированию, то число объектов перевалит за восьмую сотню.
ПОРТФОЛИО
Спец.корр: Из упомянутых восьмисот объектов какие стали поворотными, вокруг каких сломано больше всего копий?
ИП: Для архитектурных объектов значение имеет величина и изящество решений. Из построек последнего времени для меня два этих аспекта присущи рижскому главному офису Latvijas valsts meži (Латвийские Государственные леса) (2015). Мы разработали концепцию для региональных центров LVM, один из которых построен, один спроектирован и ещё один в стадии подготовки. Наши объект в категории дерева и возобновляемой архитектуры вошёл в список лучших европейских объектов. В Дундаге неподалёку от нашего объекта рос дуб, изображённый на межвоенной латвийской банкноте. Сейчас его нет, но рядом стоит современное офисное здание с дубовыми несущими конструкциями. Для меня важен подобный символизм.
Ещё на ум приходит гостиница Radisson Park Inn на левом берегу Даугавы. Как бывший руководитель столичной Стройуправы могу заверить, что практически в каждом государственном и муниципальном служащем, занимающемся согласованием проекта, живёт несостоявшийся проектировщик. В данном случае в этом заключалось главное затруднение, преодоление которого потребовало несоразмерные затраты времени и энергии.
Ну и два объекта, которые я считаю примерами, какой должна быть архитектура. Частная вилла на берегу море в Валгалциемсе. Это место впервые появилось в поле зрения в далёком 1993-м, когда мы на факультете в поисках ответа на актуальный для Латвии вопрос, как строить на морском берегу, организовали специальный конкурс. Я всегда выступал против любых запретов -- за разрешение строить в любых подходящих местах. Речь шла о разработке правил подобного строительства и критериев для определения, когда архитектура дополняет природных ландшафт, а когда деградирует. С тех пор шла работа над этим объектом – нашим ответом на вопрос студенческого мозгового штурма, которая закончилась только в прошлом году. Приходилось слышать разные отзывы, но принципиальных возражений не поступало.
Второй пример – дом, в котором мы находимся. Это предельное выражение субъективности заказчика, в данном случае меня самого, по отношению к архитектуре. Этот дом мне по душе и по плечу – и отражает моё понимание, какой должна быть архитектура.
УРБАНИСТИКА
Спец.корр: С 2002 до 2008 года вам выпало руководить рижской Строительной управой, одновременно занимая должность главного архитектора Риги. Достаточный срок, чтобы разобраться в функционировании столичного организма. Что вы поняли про динамику городской жизни, городского развития?
ИП: Каждый город по-своему уникален, и бессмысленно пытаться причесать всех под одну гребёнку. Что касается Риги, то здесь главная проблема – отсутствие хозяина. Иногда кажется, что здесь последним настоящим хозяином был Джордж Армитстед (рижский градоначальник с 1901 по 1912 гг. – И.В.). Прежде всего, это касается привлечения инвестиций. В период Армитстеда в Риге каждый год появлялось по сотне новых серьёзных построек. В принципе, инвесторов, готовых вкладывать деньги, хватает и сегодня – а хозяина, индивидуального или коллективного, нет как нет.
В качесте исторического примера хорошего хозяйствования можно рассматривать советский Новосибирск, когда первым секретарём Сибкрайкома был красный латыш Роберт Индрикович Эйхе, который ощущал себя в Сибири таким же полноправным хозяином, каким в масштабах Советского Союза был товарищ Сталин. В период всесилия Эйхе уездный купеческий Новониколаевск превратился в Новосибирск – неофициальную столицу Сибири, едва ли не третий город Страны Советов. Во время Эйхе окончательно сложился конструктивистско-функционалистский ансамбль города с грандиозным Домом Науки и Культуры (сегодня Новосибирский государственный академический театр оперы и балета -- крупнейшее театральное здание в России, -- И.В.) по проекту Траугота Бардта. В 1934 году, за неделю до распалубки уникального тонкостенного купола диаметром 60 метров, архитектора арестовали по обвинению в участии в контрреволюционной фашистской организации. А через четыре года в рамках «латышской акции» был арестован и товарищ Эйхе. Расстрелян в феврале 1940-го на полигоне «Коммунарка».
Спец.корр: Как вы бы сформулировали позицию хозяина – столичный общественный интерес?
ИП: В моём понимании, город может развиваться хаотично или целенаправленно. Второе достигается за счёт наличия магистральных идей развития, концепций и планов их реализации по направлениям, что позволяет обуздать хаос стихийной застройки. Если заглянуть в план развития Риги, план исторического центра, регулирование силуэта левобережной застройки – все они близки к нулю. Как будто рисовавшие их люди всеми правдами и неправдами стремились ограничить, а не способствовать развитию Риги. То ли профессиональная беспомощность, то ли отсутствие перспективного мышление как такового. В сегодняшнем понимании, хозяин города – это команда единомышленников, объединённых комплексом идей, соответствующих духу места и запросам времени.
Спец.корр: Можете привести сегодняшние примеры успешного хозяйствования?
ИП: Прежде всего и однозначно – Лондон. Что бы ни творилось в большой британской политике, в Лондоне всё в порядке. Набирает обороты Берлин. Столицы большинства кантонов Швейцарии. Барселона. Это только несколько примеров, которые я лично наблюдал. Наличие внятного плана развития, понятные условия для инвестиций и креатива. Незавидная на этом фоне ситуация Рига отчасти объясняется историческими причинами – и не только чередой оккупаций-инкорпораций, связанных со Второй мировой. Достаточно назвать имя урождённого рижанин, студента Рижского Политехникума Льва Моисеева (Leon Solomon Moisseiff) – ведущего инженера-проектировщика таких великих американских мостов первой половины XX века, как Манхэттенский в Нью-Йорке, Бенджамина Франклина в Филадельфии и через пролив Золотые ворота в Сан-Франциско. Выходцы с территории Латвии придумали поп-корн и джинсы Levi’s. Для Риги и Латвии вообще характерно порождать гениев, расцветших на других широтах.
Развитие Риги на основе устойчивого потока инвестиций происходило до Первой мировой. Потом пришла так называемая «плановая», а на самом деле волюнтаристская экономика, апофеоз которой приходится на советские годы. Раз партийный босс Август Эдуардович Восс сказал, что мост должен быть продолжением улицы Горького (ныне Кришьяня Валдемара, -- И.В.), то строителям остаётся взять под козырёк. Это не хозяйственно-инфраструктурные соображения, а произвол одного, не слишком разбирающегося в вопросе, человека. Сам по себе Вантовый мост вышел хорошим, хотя, возможно, оптимальным вариантом было его расположение ближе к устью Даугавы. Я здесь не про конкретный мост, а про способ мышления о городе. Могу назвать себя одним из соавторов многострадального Южного моста (рижский мост через Даугаву, строительство которого проходило в 2004-2013 гг., -- И.В.), поскольку принимал прямое участие в подготовке документации, организации конкурса о месте и силуэте на первом этапе строительства. Его критиковал кто ни попадя, а сегодня, когда работают почти все подъезды и развязки, он обеспечивает связность большой рижской агломерации на стратегических направлениях Бауски и Елгавы.
Рижский центр меняется – но слишком медленно. Почему-то решили строить новый рижский Сити в районе Сканстес-Ханзас, особо не углубляясь в инфраструктурные и геоэнергетические нюансы этого места. Где земля дешевле – там и строим. Рижане и туристы на протяжении десятилетий «любуются» заброшенной высоткой Дома печати на Кипсале. Потому что владелец никак не хотел или не мог заняться развитием этой территории. К сожалению, наблюдающееся в последнее время оживление вокруг этого объекта больше связано с планами перепродажи, чем реального строительства. Владельцев с потенциальными инвесторами можно понять – налоги и всяческие условия настолько неподъёмны, что здесь ничего не может начаться. Рисуют – чтобы продать. Грандиозный комплекс Z-Towers закончили – стоит пустой.
Спец.корр: Всё-таки, как выглядит ваша формула оптимального хозяйствования?
ИП: Адекватный ответ на вопрос, с каких доходов живёт город. Город не должен на ещё не работающий свежереконструированный объект сразу накладывать налог. По уму – каникулы на первые пять лет. Невозможно вечно закручивать гайки, не предлагая «морковку». А какую «морковку» в последние годы город предложил инвесторам?
Спец.корр: Как, по-вашему, должна выглядеть эта «морковка»?
ИП: Прежде всего, налоговые льготы. Во-вторых, прокладка за счёт города коммуникаций, включая подключение к электрическим сетям, в преимущественных с точки зрения города местах развития. В третьих, в области транспортной инфраструктуры не реконструировать то, что и так в порядке, а строить новые трассы, создавать новые маршруты. В четвёртых, смелее создавать в историческом центре новые объекты и возможности для рижан и туристов, не слишком оглядываясь на экспертов ЮНЕСКО. Через сто лет они с тем же пылом будут охранять построенные сегодня объекты. И не экономить на рекламе по привлечению разных категорий туристов. Наблюдавшийся десять лет назад прорыв в этой области постепенно сошёл на нет.
В результате наблюдается следующая картина. Рижский центр полупустой и заполняется в основном ближе к ночи туристами. Машину поставить негде или за 5 евро в час, что приводит к закрытию последних ресторанов. Там, где на первых этажах ещё выживают кафе и магазинчики, начиная со второго – никакой активности. Цены на квартиры здесь ниже, чем в историческом центре Таллина или Вильнюса. Известная норма, что в старом городе весь дом не должны занимать офисы, в обязательном порядке должно быть несколько квартир, чтобы ближе к вечеру город не вымирал. Такое регулирование есть, например, в Берлине. Но не в Риге.
Между тем именно в Старом городе и прилегающем центре сосредоточено большинство муниципальных учреждений. Давно запланированный переезд в левобережный Торнякалнс оказался не по силам сегодняшним «хозяевам» Риги.
Спец.корр: Как вы прокомментируете тренд дезурбанизации – стремление жить не в городе, а на селе или в зелёных окрестностях?
ИП: Города существуют, потому что здесь людям проще заработать и легче жить. Хотя сейчас, в условиях глобального интернета, ситуация быстро меняется. Поэтому вся территория Марупе, рядом с которой мы находимся, сплошь застроена – до самой обводной дороги. И реальный рижский центр переместился на левый берег – в район торгового центра Spice. Тут свою роль играет близость Юрмалы и аэропорта. Сюда из центра перебралось посольство США, полным ходом строятся жилые посёлки – в основном на территории прилегающих Марупского и Бабитского краёв. Здесь интенсивно строят и расширяют школы, где не жалуются на недостаток учащихся. Именно здесь сегодня расположен настоящий центр Риги – бог с ним, со статусом, главное – инфраструктура!
В ЗДРАВОМ ДОМЕ – ЗДРАВАЯ ЖИЗНЬ
Спец.корр: Как выглядит ваша формула идеального дома?
ИП: Когда человек задумал построить дом, то ему первым делом следует ответить на вопрос -- для чего. Потому что слишком часто бывает, что человек обслуживает дом, а должно быть наоборот. Для человека на определённом этапе его жизни характерен определённый ритм. Дом должен выступать подспорьем в том, чтобы этот период жизни протекал максимально радостно и удобно. Существует американский концепт: где могу по максимуму заработать, там и живу. Они не привязываются к вещам и местам – перемещаются по стране в зависимости от условий заработка. При таком утилитарном отношении вопрос о том, где ты себя чувствуешь лучше, где хуже, тема душевного равновесия вообще не возникают. Разумеется, так не бывает, что желания сбываются на все сто, что человек может всё своё время тратить на поиски равновесия. Но, по-моему, стоит искать и находить компромисс между рабочим ритмом, желаниями и фактором равновесия.
В последнее время замечаю за собой и у других, что время становится ценнее денег. Сегодня состоятельные люди перестали строить дворцы и виллы – и стремятся жить куда скромнее и компактнее. При этом обращая особое внимание на качество места и возможности экономить время на уходе за домом и передвижении. Но ни в коем случае нельзя экономить на материалах. Искусственные материалы, имитирующие натуральные материалы не сделают вашу жизнь радостней. Если хочешь, чтобы твоя крыша выглядела как черепичная, так и сделай её из черепицы, а не из материала, имитирующего черепицу. Ещё использование кондиционеров. Я могу понять, зачем кондиционеры устанавливают в офисах или в частных квартирах в многоэтажках. А вот в частных домах в зелёных пригородах зачем? Живя в природной среде люди предпочитают дышать кондиционированным воздухом. Если на дворе летняя жара, то стоит дышать жарким воздухом. При постоянном дыхании на рабочем месте или в машине от кондиционеров возникают проблемы со здоровьем. Например, на Сейшельских островах или в Абхазии водители не пользуются кондиционерами в автомобилях. Если хочется, чтобы ветер в лицо – просто открывают окно.
Спец.корр: Это разные концепты: дом, чтобы спрятаться от окружающей среды, и дом, открытый всему окружающему. Насколько понимаю, вы сторонник второго?
ИП: Жить можно и в шалаше и в сенном сарае. Вопрос, насколько удобна подобная жизнь, насколько она доставляет тебе эстетическое удовольствие. Ну и есть разница между домом затворника и открытым домом, где постоянно принимают гостей. Кроме того дом должен быть актуальным. Сегодня стоит строить из самых современных в технологическом плане материалов. Чтобы дом, построенный в 2019 году, можно было отличить от шедевра в стиле модерн. Кроме особых случаев заказчику и архитектору лучше жить днём сегодняшним. Хотя заказчики разные попадаются.
Спец.корр: Правильно ли я вас понял, что в сегодняшней архитектуре нет одного ярко выраженного стиля. Есть время, выраженное в современных технологиях?
ИП: У заказчика есть право на выбор. Решение упирается в устойчивости, или долговременности. Сегодня нет проблем построить здание в стиле модерн, или Дом Черноголовых на Ратушной площади. Но подобный анахронизм нам, сегодняшним, попросту не нужен.
НАСЛЕДИЕ
Спец.корр: Вроде бы в случае Дома Черноголовых всё было в порядке. Считается, что если по поводу конкретного утраченного символического объекта в обществе наблюдается ностальгия, то его восстановление как копии вполне допустимо. Как это и было в случае Дома Черноголовых, ставшего важным символом восстановленной латвийской независимости.
ИП: Людям нравятся копии исторических объектов. Проблема, насколько это всё функционально с точки зрения актуальных потребностей. Если в случае Дома Черноголовых более-менее всё получилось, то стремление любой ценой восстановить исторический облик расположенной напротив Ратуши было неверным шагом. Заявляю это ответственно, как проектировщик инженерных конструкций. Главным приобретением в ходе восстановления исторического облика Ратушной площади стало подземный объём, где сейчас находится Рижское Художественное пространство (муниципальный выставочный зал, -- И.В.). При всей своей оригинальности оно сегодня не на слуху – опять же в силу неверной функции. Если бы здесь проходили заседания Рижской думы, за которыми можно было бы наблюдать сквозь проёмы прямо с площади, то востребованность и популярность этого пространства, и всей Рижской думы, были бы куда выше.
Если в случае частных объектов следует плясать от желаний заказчика, то в случае крупных общественных историй нужно руководствоваться совсем другими принципами. Прежде всего – разобраться с целями и ценностями. Мы действительно сегодня менее креативны, чем жившие за сто или двести лет до нас? Слишком много оглядки – при отсутствии смелости и полёта!
Спец.корр: Вам довелось поработать с выдающимися памятниками архитектурного наследия. Что это за объекты?
ИП: Прежде всего это одна из главных церквей-символов Риги – Домский собор. Мы продолжаем работать над этим фундаментальным объектом. Дело дошло до того, что знаменитая башня XVI века оказалась под угрозой обрушения. Мы решили проблему, заменив конструкции и повысив их прочность. Мастера при генподрядчике Arčers осуществили разработанные нами рекомендации. Сейчас занимаемся фундаментом. Всё началось с того, что по стенам пошли трещины из-за того, что в основание были уложены дубовые брёвна, которые на протяжении столетий находились под водой без доступа кислорода. В результате понижения уровня грунтовых вод древесина XIII века высохла, к своей работе приступили бактерии – в результате коррозии прочность и возможность равномерно выдерживать нагрузку понижается. Отсюда трещины.
Мы предложили Управлению национального культурного наследия закачать под фундамент субстанцию, усиливающую прочность существующих конструкций и создающую опору для стен. Этот вариант проработает порядка ста лет. К тому времени придут другие технологии, но сам объект будет стоять целым и невредимым. Наш вариант отвергли с вердиктом: подобные решения не годятся для памятников из охранного списка ЮНЕСКО, поскольку при его применении может пострадать часть захоронений. Так что стоит подумать о более консервативных решениях. С нашей точки зрения применение других, более архаических методов, как раз является недопустимым анахронизмом. К тому же в этом случае пришлось бы на длительное время закрыть церковь для посетителей. Проблема с контролирующими инстанциями в том, что в случае непринятия решения они ни за что не отвечают. Ответственность приходит в результате принятого решения. И только в случае катастрофы начинаются поиски виновных. Конечно, многовековой собор может ещё простоять двадцать лет – но трещины от этого не уменьшатся. С точки зрения ответственности перед уникальным объектом и будущими поколениями, необходимо действовать прямо сейчас. Не думаю, что в случае угрозы и необходимости выбора на одну чашу весов можно положить само здание и часть захоронений. На сегодня решение зависло. Выбор за ответственными структурами. Исследовав ситуацию, архитектор может предлагать то или иное решение. Проблема в том, что не владеющий контекстом и опасающийся всего на свете заказчик не способен принять ни то, ни другое решение.
Спец.корр: Не так давно Латвия пережила трагедию, когда в результате стечения множества обстоятельств обрушилась крыша торгового центра, унеся жизни 54 человек. Крайними оказались архитекторы…
ИП: Суд продолжается. Мы проводили первые экспертизы этого объекта после обрушения. Была выявлена проблема – изменение металлических конструкций, осуществлённое строителями (строительство осуществляла компания Re&Re, -- И.В.). Эта строительная компания по-прежнему на латвийском рынке, и пока это продолжается, я отказываюсь понимать упрёки общества в адрес архитекторов.
Спец.корр: Выходит, вы сторонник применения самых современных методов и материалов при работе с объектами архитектурного наследия?
ИП: Тут надо плясать от самого объекта. От того, в чём его главная историческая ценность и в чём состоит сегодняшняя функция. В современной научной реставрации отказались от попыток «расчистки» объекта до его исходного ядра. Вековые наслоения не менее важны, чем изначальный объект. Сегодня мы по возможности сохраняем и подчёркиваем все слои, все эпохи. В случае реконструкции с появлением современной субстанции старое и новое должны гармонически контрастировать и «перемигиваться» друг с другом. При том, что у всякого объекта наследия непременно должна быть современная функция. Если таковой не наблюдается, то лучше законсервировать – и оставить в покое.
Глядя на Старую Ригу в глаза бросаются два стоящие рядом объекта – церковь Св. Петра со шпилем, восстановленным в начале 1970-х, и воссозданное с нуля в старом масштабе, но с новой крышей и пристройками, здание Ратуши -- в начале 2000-х. Восстановление изначально деревянной башни Св. Петра в металле и с лифтом до обзорной площадки, было абсолютно правильным и великолепно исполненным решением. А вот Ратуша оказалась провалом -- усреднённое решение, без полёта и инноваций. Здесь самым ценным артефактом оказался ствол дуба -- ровесник Древнего Египта. Его нашли при рытье котлована подземного пространства под Ратушной площадью.
АРХИТЕКТУРА И ЭЗОТЕРИКА
Спец.корр: Какое место в работе архитектора играем фактор «духа места» (genius loci)?
ИП: Приведу пример – из путешествия по Индии. Во время одной из экскурсий я встретил местного эксперта, который с гордостью рассказал, что он написал для National Geographic, как в традиционной Индии выбирали место для постройки храма. Меня это заинтересовало и я попросил его рассказать подробней. Прежде всего брахман осматривал потенциальное место строительства. Как там растёт трава? Потом пригнали скот – как он пасётся в этом конкретном месте. Потом осмотрели потомство этого скота. И только потом, сложив всё вместе, они принимали решение, строить или нет на этом конкретном месте.
Спец.корр: Как насчёт происходящего у нас, в Европе?
ИП: Подобные практики не описаны в современных учебниках архитектуры, официально их как бы не существует. Однако по факту так выходит, что одни объекты выходят более удачно, а с другими – тридцать три несчастья. И главное отличие – человеку там хорошо или плохо. На уровне ощущений. Но есть и объективные критерии. Если вам довелось увидеть двухсотлетний сруб, доживший до наших дней, то это значит только одно – его правильно построили на правильном месте. Здесь правильное геоизлучение, правильно текут энергетические потоки. В противном случае деревянная постройка не дожила бы до наших дней.
Если в только что построенном доме никто не хочет, то есть не может, жить, то, значит с ним что-то не так. Что именно? В целительских практиках цигун есть момент созерцания пустоты, который активизирует все процессы в организме в соответствии с исходной программой. Так вот архитектор является таким брахманом, который на основе пожеланий заказчика, всего взятого у учителей, собственного опыта и интуиции – совокупности всей жизни в этот момент – принимает единственно правильное решение. Оптимальное для конкретного заказчика. Не все места для жизни годятся для всех. Далеко не все семьи обрадует перспектива жизни на берегу озера в 150 километрах от Риги. А для кого-то жизнь в Старой Риге обернётся сущим адом. У каждого человека, каждой семьи свой путь, своя энергетика, вступающая в резонанс с определённым местом по совокупности обстоятельств, или грозно предупреждающая – здесь тебе не жить.
Спец.корр: Выходит, архитектор должен понимать место в совокупности его факторов и уметь так работать с клиентом, чтобы он понял себя и осознал, какое место ему подходит на самом деле?
ИП: Именно так. Это достаточно тонкие вещи. Обычно же архитектора приглашают, когда земля уже приобретена и от него требуется воплотить мечты заказчика разной степени экзотичности или приземлённости. Но и тут при наличии пространства можно по-разному вписать дом в участок: по сторонам света, по окрестным дорогам. Архитектор должен в этом разбираться. Потом – окна, большие и маленькие, крыша, карнизы, сад… Всё это – зона ответственности архитектора. И, наконец, каналы восприятия. Как ты воспринимаешь то или другое решение глазом, слухом, на ощупь. Бетон или обои? Для 15-летнего подростка или 60-летнего сениора? В доме, где мы находимся, практически в одном объёме расположены спортивный зал, зал обсуждений и кухня. Тридцать лет назад такое было невозможно представить. В то время представление об идеальном кафе включало в себя клубы сигаретного дыма и бокал коньяка, сегодня в тренде экологические кафе с чистейшим воздухом и вегетарианской пищей. Всё смешалось и изменилось.
Спец.корр: Как насчёт взаимодействия архитектуры с природой?
ИП: Мне очень нравится одно место у границы Латвии и Литвы рядом с Медуми. Там стоит двухтысячелетний дуб. Скорее всего он был ещё до рождества Христова. Он видел и впитал всё, что происходило в этом месте за это время. Рядом озеро и деревянная церквушка, построенная лет 300 назад. Её намеренно поставили на том самом месте, где на протяжении столетий поклонялись священному дубу. История с дубом и церквушкой – хорошая иллюстрация на тему исторической преемственности. Потому что архитектор в городе строит не на пустом месте. Можно с нуля построить на пустом месте, как в недавнем случае с Астаной. Но пока ещё трудно сказать, во что обернётся эта инициатива. Время покажет. У всякого места всегда есть эзотерическое, энергетическое измерение: счастливы ли здесь люди? Почему люди идут к дубу? Потому что он смог вырасти таким именно в этом месте. И церквушка здесь ещё триста лет простоит.
Спец.корр: Насколько реально развить в себе это эзотерическое чувство? Можно ли этому научить на архитектурном факультете?
ИП: Если молодой человек до девятнадцати лет не интересовался архитектурной, пил воду исключительно из крана из пластмассовой посуды и никогда не пил из родника, то ему будет трудно объяснить что такое место силы. Потребуется время. Умом всё это можно понять, память запомнит, но настоящего понимания не бывает без интуитивного постижения. И вот с этим сейчас самые большие проблемы. Если у архитектора не работает интуиция, то проблем не оберёшься. Потому что обмануть зрение и слух довольно просто. Труднее – обоняние, и практически невозможно – вкус. Вот идут навстречу две красивые девушки. При этом одна из них почему-то – да, а другая – нет. А почему, знает одна интуиция. Свободная интуиция позволяет понять и подобрать место, разобраться с пожеланиями заказчика – и в конце концов у тебя возникает эскиз будущей постройки. Сначала в доступном для тебя космосе твоего понимания – а потом и в общедоступном виде, на бумаге.
Спец.корр: Как это проявилось у вас?
ИП: Для меня переломным моментом стали занятия йогой. Когда ты интенсивно занимаешься физической тренировкой, то появляются тонкие различения боли и покоя, граница между ощущениями расширяется. Это касается не только мускулов, но и всей телесности как таковой: слух, зрение… То же самое происходит с оперными певцами – тот же спорт, только другие мускулы.
Йогой я начал заниматься, когда работал в самоуправлении и попал в зону острого дискомфорта между собственным мнением и обстоятельствами. Если совсем упрощать -- между «хорошо» и «плохо». Утрата равновесия начала разрушать физическое тело. Острое осознание своей неспособности переубедить и отсутствие полномочий в ситуации, когда ты как профессионал понимаешь, что принимается не лучшее решение. Для восстановления равновесия у мужчины традиционно существует несколько решений. Женщины, алкоголь, власть… Или глотать антиболевые таблетки, изнуряющий спорт… Я пытался заниматься бегом и велосипедным спортом, поднимал тяжести… Но поскольку я уже был спортсменом, то это не помогало – началась деградация организма. Пока не появилась йога. Тут разница со спортом в том, что в отличие от физических упражнений после занятия йогой ты чувствуешь не отток, а прилив энергии. После йоги я способен больше и качественнее сделать, больше услышать и воспринять. И не только на уровне тела. Произошли изменения на тонком уровне – в области понимании, способа принятия решения. То, что основано на интуиции, но что можно наработать в ходе практики.
Спец.корр: Для выгорающего служащего в ситуации, которую он не может контролировать, это вопрос выживания… Сегодня вы больше не на муниципальной службе. Что вам это даёт как свободному архитектору?
ИП: Даёт возможность предложить клиенту более качественное решение, в наибольшей степени подходящее для его ситуации. Йога – это практика мудрости. Способ подключения к более широкому контуру восприятия и информации, чем моё личное сознание. Это колоссальный скачок в работе интуиции. Для меня это работает. Могу без проблем встать в четыре утра, чтобы позаниматься йогой и найти оптимальный вариант для конкретного клиента. Могу с лёгкостью отказаться от всего лишнего и сконцентрироваться на существенном. На творчестве. Например, придумать как, например, соединить пруд с холодильником. Йога и такое позволяет.
Бывали ситуации с объектами, когда возникала уверенность, что на этом участке вот здесь обязательно должен быть камень. Я не мог объяснить почему. Я нашёл подходящий камень, но ещё нужно было объяснить заказчику, почему он должен платить 12 тыс. евро за перевозку этого камня. Пришлось написать сказку (см. врезку) и послать её клиенту. Через два дня от него пришло короткое сообщение – такого-то числа перевозим. Про всё это даже сняли фильм. Было видно, что этот мой клиент весь день, пока перевозили камень, находился в состоянии кайфа. Иногда сочинить притчу и сказку – часть работы архитектора. Пока перевозили камень, творилось много необъяснимого, но крайне примечательного. Когда начали перевозить, собрались тучи, и началась гроза с громом и молниями. А когда установили, то всё рассеялось и засияло солнце. Камень встал на своё место, придал форму всему комплексу. И уже через несколько часов день муравьи проложили по нему свою дорожку. В работе архитектора не бывает мелочей.
Спец.корр: По-вашему, архитектор выступает десятиборцем, выступающим одновременно во множестве дисциплин…
ИП: Конечно, далеко не всякое задание требует применения эзотерики. Но если попытаться понять, чем один объект отличается от другого по совокупности признаков, то без эзотерики не разобраться.
СКАЗКА О КАМНЯХ ВАЛГАЛЦИЕМСА
Однажды в стародавние времена, когда мир был не тот, чем теперь, чудеса и необычайности происходили куда чаще. Среди обычных людей и птиц, которых можно встретить и сейчас, водилось множество фантастических существ с необычными способностями.
На юге обитали кони с человеческим торсом, звавшиеся Кентаврами, на востоке над горными хребтами парили драконы, извергающие огонь и способные перемещаться под водой, в бескрайних водах запада таились рыбы, способные одним вдохом втянуть ноздрями два больших корабля и даже не заметить своей проделки, а ближе к северу жили настоящие великаны. Их исконным обиталищем были северные горы, с которых струились потоки прозрачной леденящей воды. Только там они могли скрыться от палящего южного солнца, и, поскольку это были настоящие гиганты ростом куда выше южных деревьев, то солнце припекало их выдающиеся головы, что им категорически не нравилось. Больше всего на свете они любили лакомиться снегом, подтаивавшим у горных вершин, но это удовольствие было не всегда. Время от времени на север приходили суровые холода, горы и земля на много лет укрывались глубокими снегами, а горные потоки застывали ледяными глыбами. Великанам не оставалось ничего другого как в поисках места для зимовки переходить замёрзшее Балтийское море, которое ещё не было таким солёным.
Великаны оставляли привычное жильё и уклад жизни, но была одна вещь, без которой они никак не могли обойтись. Чтобы быть такими большими и сильными, им нужно было обязательно спать в особой постели, выложенной камнями силы. Поэтому независимо от длительности пути они брали с собой своё ложе, без которого они слабели, мельчали и теряли силу. С наступлением холодов обитатели побережья могли наблюдать, как по морю бредут великаны с камнями для своих постелей.
Направление от Тюленьего острова на Калтене было их кратчайшим путём до берега и часто, видя приближающийся берег, их сердца наполнялись радостью, внимание слабело -- и пара-тройка постельных валунов падали в море.
Однажды местные заметили, что напротив Валгалциемса через море идёт великан, у которого у самого берега упали два больших камня. Один на мелководье, другой на дворе дома. Так люди узнали длину великаньего шага и прозвали это место Plakāji (Широконоги). Со временем история эта забылась, дом стали называть разными именами, но камни оставались такими же мощными, что даже времени не удалось их сдвинуть с места. Часть силы камней была дарована жителям соседних домов, где камни нашли себе место для сна.
Сегодня, гуляя вдоль побережья, каждый может оказаться на великаньей дистанции, порадоваться завершению долгого пути и, загорая на плоской поверхности валуна, вбирать силу солнца и камня.
Знакомьтесь, наши спикеры и эксперты!
© All Right Reserved. Copyright © ООО Информагентство СА "Архитектор" ©
Свидетельство о регистрации ИА №ФС1-02297 от 30.01.2007
Управление Федеральной службы по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций и охране культурного наследия по Центральному Федеральному округу.