(ТАТЛИН_news №3_39_2007)
Ливерпуль активно развивает свои физические и символические пространства, держа курс на 2008-й год, когда этот город станет культурной столицей Европы. Уже в течение нескольких лет здесь реализуются не только масштабные градостроительные программы, но и целенаправленные художественные акции. Одним из таких эффективных проектов по формированию креативного климата стала Четвертая ливерпульская биеннале современного искусства, которая была посвящена «обратной колонизации» бывших морских ворот Британской империи. Три десятка авторов со всего мира были приглашены интернациональным кураторским штабом для создания специальных проектов на двадцати площадках городского центра. В результате посредством разнообразных художественных технологий была размечена «архипунктура» регенерации воображаемого урбанистического тела, в интригующее путешествие по которой включался посетитель биеннале.
Пожалуй, одной из самых проникновенных и выразительных арт-интервенций стала «безымянная» инсталляция в разрушенной бомбежкой 41-го года церкви Святого Луки. Под открытым небом, «опирающимся» на готические стены, на пепельном ложе покоятся 56 лодок пятиметровой длины. Зеленая, почти бионическая телесность заполняет весь уровень пола, освещая внутренним светом мрачноватые руины. Плотно лежащие перевернутые вверх дном выпуклые объемы слегка напоминают лежбище крупных морских животных. Или – чудо-огород с народившимися гигантскими кабачками. Так или иначе, перед глазами – новая жизнь на пепелище.
Молодой художник из Словении Матей Вогринчич сам выбрал это место, вдохновленный стихийным монументом второй мировой войны, до сих пор издающим сакральные вибрации. В своей творческой практике он постоянно питается импульсами пространственной архитектоники. И на этом пути довольно востребован – имея за плечами крупные работы в Италии, Австралии, Новой Зеландии, США. Основное средство художника – рэдимейд-объекты, в больших количествах расставленные на горизонтальных и вертикальных плоскостях. Его предмет – серийное множество, где счет порой идет на тысячи – будь то игрушечные машинки, зонтики или садовые лейки. А на Венецианской биеннале 1999 года Вогринчич тотально завесил двухэтажный домик на площади старым платьем, охотно снесенным окрестными жителями. С тех пор за ним закрепилось прозвище «портной для домов».
Нетривиальную идентичность Ливерпуля художник обнаружил в истории отношений города и моря. Его увлекла тема миграции в районе Мерсисайда, население которого покидало родину ради лучшей доли в Новом Свете. В поисках опорного пластического мотива он забрел в Музей ливерпульской жизни, где в одной из комнат увидел рекламный плакат двадцатых годов с изображением перевернутой лодки, в которую сразу влюбился. После нескольких месяцев изысканий формы-аналога однажды на побережье Словении ему попалась на глаза старинная лодка, которой было 114 лет. Как раз ее владелец заканчивал реставрацию и перед спуском на воду уступил просьбе художника снять с нее слепок. Уже с полученной модели в своей мастерской Вогринчич сделал почти шесть десятков копий из фибергласса. И после некоторых раздумий выкрасил их зеленой краской, используемой на военных базах НАТО. С этой жизнерадостной флотилией он вернулся в Ливерпуль и пришвартовал ее в «сухом доке» Святого Луки.
Мощный визуально-созерцательный эффект столь прямого инсталляционного жеста обусловлен сочетанием форсированной имматериальной массы с ажурностью застаренных каменных стен. Конечно, заполнение пространственной емкости однородной средой или размноженным предметом не раз приводило к успеху в искусстве последних двадцати лет. От тринадцати с лишним тысяч нефтяных бочек Христо в Эссенском газгольдере до недавнего «ледяного городка» из 14000 коробочных «пустот» Уайтрид в Тэйт Модерн испытывается один и тот же неувядающий прием переноса внешнего во внутреннее и нагнетания макромасштаба в единицу объема. Опыт Вогринчича в этом ряду интересен прозрачной символичностью и литургической возвышенностью. Характерно процессуально решен и подход к смотровой площадке. У инсталляции есть только одна точка зрения – снаружи: по длинному изогнутому пандусу зритель поднимается на платформу на уровне окон в алтарной части, где ему сквозь переплеты каменных рам открывается вся продольная перспектива. Певучие линии лодочных килей устремляются от зрителя к центральному входу и оттуда – к устью реки Мерси. На запад. Горизонтальные силуэты лодок отчетливо вторят рисунку стрельчатых оконных проемов и арок. Архитектурно-художественный резонанс достигает максимума, когда осознаешь изначальную понятийную родственность готического нефа – корабля, по латыни, с укрытыми в нем лодками-прихожанками. Заполненная до предела шлюпками палуба придает храму-кораблю надежду на спасение. И он продолжает плыть. Хотя, очевидно, что концептуальная месса в разбомбленном храме заряжена трагическими ассоциациями. Это – прежде всего «поминальная молитва» обо всех, кто остался в море. «Спасите наши души» – так и слышится из-под лодочных сводов. А когда внутри храма идет дождь и по выпуклым корпусам стекают «слезы» – само небо подключается к панихиде. Заполняющие церковное пространство лежащие емкости неизбежно отсылают к архетипу, если не домовин, то – саркофагов. Да и сама лодка еще с архаических времен служила прощальным ритуальным убежищем для человека. В то же время переворот днища выступает компенсацией утраченной кровли – каждая душа получает здесь свое укрытие. Наверное, существует какая-то славянская предрасположенность к размещению домов-домовин в руинах католических соборов – достаточно вспомнить финал фильма Тарковского «Ностальгия».
© All Right Reserved. Copyright © ООО Информагентство СА "Архитектор" ©
Свидетельство о регистрации ИА №ФС1-02297 от 30.01.2007
Управление Федеральной службы по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций и охране культурного наследия по Центральному Федеральному округу.