(размышления после чтения Д.Хмельницкого)
Я давно хотел написать что-нибудь о книге Дмитрия Хмельницкого «Зодчий Сталин». Но, не будучи специалистом по истории советской архитектуры, как-то не решался. Ведь много людей могут сделать это более квалифицированно. И вот мне недавно пришло в голову, что книга Хмельницкого говорит не только об архитектуре, и поэтому я могу высказать свое мнение о ней, не рискуя лезть в чужой огород.
То есть это не значит, что я вообще не буду связывать свое восторженное впечатление об этой книге с архитектурой. От архитектуры никуда не деться. Но я как бы сдвину акцент. Я не буду касаться тех оценок архитектурных произведений, которые некоторым более осведомленным критикам кажутся чересчур субъективными. Мне-то кажется, что поскольку Д.Хмельницкий тоже критик, то имеет полное право на субъективность оценок. А существование «объективных» оценок мне кажется каким-то круглым квадратом. Но, повторяю, дело не в оценках, с которыми я готов согласиться.
Дело в другом. А именно в том, что Сталин не просто был главным архитектором страны, а в том, что он упразднил самый принцип индивидуальности творческого мышления. И это упразднение действует в нашей архитектуре в основном и по сегодня, хотя нет уже ни Сталина, ни его детей.
Сталину удалось нечто более глубокое, он осуществил кастрацию творческой воли многих поколений. Именно с его «тяжелой» руки ( или «сильной»?) началась та эпоха советской и затем уже российской архитектуры, когда авторский замысел и концепция перестали играть определяющую роль в архитектурном творчестве. Параллельно стала резко расти роль социального статуса архитектора, его положение в иерархии бюрократических систем государства. Ныне не важно - имеет ли архитектор свое собственное кредо и независимую мысль, а важно - какой пост он занимает, избран ли в Академики, награжден ли званиями и титулами.
Сегодня порой приходится слышать, что именно Сталину удалось уничтожить не просто гражданское общество, а общество как таковое на территории России. Может быть это и преувеличение, но в нем есть конструктивное зерно. Одной из задач уничтожения общества как многообразия групп, сословий, индивидуальностей и пр. было лишение интеллигенции роли инициаторов этого многообразия. Инициатива во всех областях была передана партии, а точнее ее лидеру. Общество же сделалось только аппаратом исполнения и усиления воли этого инициативного лица. На его долю остались лишь восторги по поводу его гениальности и дальновидности.
Интереснейший парадокс, которого Хмельницкий в своей книге не касается, состоит в том, что по исчезновении такого харизматического лидера как И.Сталин эффект уничтожения общества и интеллигенции остается в силе. Кастрация действует дольше, чем можно было бы себе представить. Она передается по наследству.
Техника социальной и интеллектуальной кастрации, придуманная Сталиным, очень тонкая и мощная, она заслуживает специального изучения. Одним из ее пунктов является сокрытость подлинного инициатора. Сталин действовал не на виду, а в укрытии, он как-то тушевался, не подчеркивал своей роли. Поэтому уже при жизни вождя сложилась иллюзия, что все происходит само собой, в силу неумолимых законов истории. И эта иллюзия получила поддержку после смерти Сталина в культе коллективных решений и научного подхода, которые стирали роль индивидуальности и ее вкусов. Все это действует и сегодня, несмотря на обильную критику сталинизма.
Вот несколько особенно остроумных средств кастрации индивидуальности. Коллективная анонимность. Сталину принадлежит гениальная формула «Есть мнение», но не говорится, чье это мнение. Со временем эта формула как-то незаметно переросла индивидуальный масштаб и превратилась в опросы общественного мнения. Теперь существует фантом общественного мнения, и трудно судить - лучше ли стало от этой научности или хуже. Сталин, чье мнение как бы и имелось в виду, хотя и тайно, растворился в мнениях масс.
И тут не до шуток. Сталин прекрасно чувствовал пульс толпы и высказывал только такие мнения, которые могли бы понравиться большинству. Он был убежденным большевиком. Тем самым он установил диктатуру большинства, применяя ее только там, где большинство вообще не было способно высказать свое мнение. Например, в сфере генетики или кибернетики. Тут большинство, как правило, отдает инициативу специалистам, профессионалам или гениям, которые на свой страх и риск прокладывают дорогу в будущее. Сталин приватизировал будущее, упразднил интеллигенцию и притворился выразителем общественного, то есть массового мнения. Манипуляция массовым сознанием с помощью жонглирования мнениями - особое искусство 20-го века, отличающееся и от религиозной пропаганды и от просветительской риторики.
В странах, далеких от сталинизма, - например, в США, и сейчас действует фантом рейтингов, который в какой-то мере можно считать одним из плодов тоталитарной схемы общественной жизни.
Я не хочу, чтобы меня поняли как врага исследований общественного мнения. Боже упаси, Левада-центр в наши дни являет собой наиболее развитый центр гражданского сознания. Но видимо, проблема мнений сложнее, чем кажется на первый взгляд, и сами по себе мнения, не соотнесенные со структурой элит и специфических групп, и даже индивидов, теряют свой гражданский смысл.
Чтобы не уходить в социальные и философские выси, замечу еще, что в разных сферах эти массовые мнения и, кстати, мнения самого Сталина, имели совершенно разную судьбу. С архитектурой Сталин справился блестяще. С живописью тоже не плохо, а вот с музыкой ему не повезло. Ни Жданов, ни сам Сталин ничего не смогли придумать такого, чтобы Шостакович писал более мелодичную, с их точки зрения, музыку и перестал бы мучить слух строителей социализма своим «сумбуром».
Но главным пунктом этой сталинской революционной кастрации была и остается, конечно, критика. По сути дела, Сталин невероятно глубоко и точно уловил творческую роль критики как средства управления творческим процессом. Всеобщая ненависть творческих работников к критикам до сих пор выражает подсознательную ненависть к Сталину.
Сталин был не столько «зодчим», сколько «архитектурным критиком» и доказал, что эта критика может изменить и самую творческую волю зодчих. Мне, скорее всего, тут возразят, указав на то, что сталинская критика располагала таким мощным аргументом, которого у рядового советского критика нет - а именно, расстрелами и ГУЛАГом.
Нет смысла возражать. Но ведь, если вместо ГУЛАГа поставить опять-таки общественное мнение, которое «есть», то можно достичь весьма впечатляющих успехов. Хрущев опирался как раз не на концлагеря, а на вкусы людей, которым «надоели» излишества и которые действительно хотят жить в отдельной квартире. При этом Хрущев не испытывал ни малейшего интереса к индивидуальным творческим личностям, во всяком случае, действовал так, как будто их нет и они не нужны вообще.
Сталин жив именно в силу того, что ему удалось внедрить в общественное сознание мысль о том что «голос единицы меньше писка», отчего он и поставил Маяковского на пьедестал самого гениального поэта советской эпохи. «Горлан» и «главарь» застрелился, чем спас себя от сомнительной чести - года через три каяться в грехах с высоких трибун и отказываться от своего революционного футуризма и конструктивизма, что пришлось делать М.Гинзбургу и А.Веснину.
Легче всего творческая перестройка мыслей далась И.Жолтовскому, который поклонялся А.Палладио. Сталин, конечно, не был палладианцем, но все-таки Палладио не казался ему опасным конкурентом. Быть может, как раз потому, что не слишком распространялся о принципах, а давал типовые образцы. Вот слово, которое, наверняка, понравилось бы Сталину, заведомо нравилось Хрущеву и которым долго руководствовалась наша архитектурная бюрократия - «типовое».
Здания должны быть типовыми, поскольку люди тоже типовые. И это, как ни крути - правда. История архитектуры долгое время занималась только нетиповыми личностями, и в СССР это вызывало критику. Хотелось, чтобы история архитектура занималась типовыми зданиями и типовыми людьми. И в этом - большой смысл, их действительно больше, чем фараонов, императоров и миллиардеров.
Культ личности - словосочетание, в котором слышится нечто исключительное, а не типовое. Но культ личности был одновременно культом типовой личности. Соотношение между вождем, как явно из ряда вон выдающейся личности, и типовой личности из «народа» до сих пор сохраняет проблемность и актуальность, если перенести ее на отношение критика или зодчего к тому, что в данный исторический момент можно было бы считать «нормальным», «среднестатистическим», «массовым», или «типовым».
Сталин был и остается величайшим идеологом массового общества - поэтому массы и не могут его забыть. Ореол Сталина потускнеет только тогда, когда массы перестанут ощущать себя массами, частицами безмерных совокупностей ничего не значащих единиц, когда каждый будет видеть в себе индивидуальность. Но у этой тенденции - свои границы и свои парадоксы. В начале 20-го века это понимали не многие, романтическая личность значила для футуристов практически гораздо больше, чем типовой и анонимный член коллектива. Но в своих ценностях – архаики, символики, конструктивности и поклонении машинам, авангард все же шел в ту же сторону.
Сталин недооценил Шостаковича, трагического художника который обращался к массам на языке романтических элит. Если бы Сталин был знаком с Майклом Джексоном, не исключено, что именно рок-музыка стала бы магистральной дорогой советских композиторов. А поскольку архитектура есть застывшая музыка, то и усилия зодчих оказались бы связанными с роковой перспективой. Не исключено, кстати говоря, что сталинский ампир и в самом деле несет в себе что-то от тяжелого рока. Так что Сталин жив не только в типовой архитектуре, культе массового вкуса, высоком призвании критики, но и в том триумфе банальности, который еще долго будет изживаться планетарной культурой в поисках новой индивидуальной эстетики. Пока что в этом смысле Сталин жив, а суждено ли ему со временем уйти из жизни культуры - об этом, как говорил Сократ, «знают только бессмертные боги».
© All Right Reserved. Copyright © ООО Информагентство СА "Архитектор" ©
Свидетельство о регистрации ИА №ФС1-02297 от 30.01.2007
Управление Федеральной службы по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций и охране культурного наследия по Центральному Федеральному округу.