Поэзия
В мире, помешанном на коммерции и технических инновациях, в архитектуре почти не осталось места для поэзии.
Когда-то, пытаясь в очередной раз упорядочить свой фотоархив, я обнаружил, что огромное количество снимков не попадает ни в один из стандартных разделов типа «здания», «пейзаж» и даже «детали». Это снимки чем-то привлекших мое внимание случайных сочетаний предметов, фактур, материалов, каких-то фрагментов. Эти снимки – самые важные и нужные для меня – я объединил в папку, которую назвал «архитектурное».
В одной из своих статей Петер Цумтор подробно описывает хруст гравия под ногами, скрип входной двери, металлическую дверную ручку и швы между плитками на кухне в доме своего детства. Он говорит об этих детских воспоминаниях как о сильнейших импульсах, постоянно влияющих на его архитектурное творчество.
Это и есть «архитектурное». Это смутное понятие определяет для меня поэтическую составляющую архитектуры. За ним нет ни определенного стиля, ни конкретного формального языка. Оно принадлежит совершенно особому типу профессиональной чувствительности к формам и способам пространственного бытия, обитания (в хайдеггеровском значении этого слова), деталям и подробностям мира. Собственно, эта чувствительность и делает архитектора художником.
Пути современного искусства и архитектуры заметно разошлись за последние полвека. В отличие от архитектуры, актуальное искусство не обеспокоено ни красотой формы (в традиционном понимании), ни конструктивностью, оно критично и иронично по отношению к действительности, склонно более к анализу, чем к синтезу. Оно в большей степени апеллирует к экзистенциальным и феноменальным сущностям, чем к ценностям абстрактной формы. И, как ни странно, именно благодаря этому становится более «архитектурным».
Если, конечно, иметь в виду некую новую, иную архитектуру. Вряд ли случайно тот же Петер Цумтор своим любимым художником назвал не Мондриана, а Йозефа Бойса.
Есть некоторое качество специфической поэтичности жизни. «Поэтично живет человек» - говорил Хайдеггер. Это поэтическое чувство охватывает все подробности жизни. «Бог в деталях» означает не столько красиво нарисованную деталь, но некое понимание того, что все важно, что ни одна линия не может быть проведена без осознания ее глубокого смысла.
Меня в архитектуре интересуют прямые ощущения, своего рода архитектурный эротизм. Такая чувственность возможна только тогда, когда форма очищена от всего наносного. Поэтому свои решения я строю не как иллюстрации чего-то, а как объекты прямого действия. В этом я нахожу сильный лирический и поэтический смысл.
Стратегия
Общепринятая постмодернистская рецептура предлагает немыслимое рагу, рекомендуя смешивать в одном котле сладкое и соленое, сырое и жареное, тухлое и свежее. Вкус притупляется до полной неспособности к различению. В этой ситуации противостояние искусу всеядности оказывается единственной позитивной стратегией.
Я отказываюсь от определения «минимализм», поскольку оно используется у нас для описания определенного рода декорации и просто как модный бренд, который эксплуатируется в коммерческих целях. Мне нравятся простые вещи. То, что я понимаю под словом «простота», - это прежде всего, этическая позиция. Она совершенно не предполагает полной аскезы, замораживания всего и вся до минусовой температуры. В монографии, посвященной работам Буркхалтер и Суми, я определил их творчество как «архитектуру положительного нуля».
Положительный ноль – точная содержательная метафора того, что мне близко. Это некое предельное «агрегатное состояние», находясь в котором вода еще не замерзает и при котором достигнут баланс необходимого и достаточного. Это очень протестантская позиция. Она состоит, прежде всего, в ответственном отношении к жизни как таковой, к самой ее сути, к ее потоку.
Меня смущает, огорчает и пугает в сегодняшней деятельности, как наших архитекторов, так и клиентов, отсутствие внятного представления о ценностяхи содержании жизни. Отсюда безответственность архитектурного высказывания.
Ничего более совершенного, чем отбрасывание собственной тени, архитектор не может предложить человечеству.
Я стремлюсь к «архитектуре существительных» в противовес широко распространенной «архитектуре прилагательных». Область моего творчества – не архитектурные рассказы, а материальная субстанция бытия. Суть моей эстетической и этической стратегии – в обращении к живому пространственному опыту, к непосредственному тактильному и визуальному переживанию света, фактур материалов, их тепла или холода. Соответственно и все культурные смыслы и ассоциации рождаются не на уровне изображения или языка, а на уровне первичных ощущений. Это архитектура предъявления, е не изображения.
Современная архитектура предоставляет такую свободу порождения форм, что отказ от этой безграничной свободы в пользу простоты и интеллектуальной дисциплины оказывается для меня единственной авангардной стратегией.
Та архитектура, которую я делаю, очень лаконична и связана с простыми и ясными геометрическими формами. Но в то же время каждый раз в простоте этой формы я пытаюсь найти какой-то «сверхсмысл», превращающий простой кубик в архитектурное событие.
Отечественная архитектура
Говоря о вторичности нашей сегодняшней архитектурной культуры, я имею в виду отсутствие внутреннего механизма порождения, отсутствие такой культуры, которая производит собственные ценности и именно благодаря этому включена в мировой дискуссионный контекст. Вопрос не в том, чтобы подражать «звездам» мировой архитектуры, копировать их, а в том, чтобы находиться с ними в одном культурном поле, включиться в единое культурное пространство. А воспроизводство каких-то клише не может быть самоцелью.
У нас есть все номинальные признаки архитектуры – есть архитекторы, проекты, строительство, соответствующие органы и т.п., но архитектуры как содержательной и неотъемлемой части культурного пространства страны у нас нет.
В 60-е годы было трудно действовать, но можно было думать. Сейчас же можно действовать, а думать не обязательно. Отсутствие рефлексии – это болезнь современной российской архитектуры.
Можно сделать простой прямоугольный дом и поработать с пропорциями и фактурой поверхности, но российский архитектор обязательно сделает какую-нибудь вычурную кривулю в плане или в фасаде и будет считать, что это, собственно, и есть искусство. Даже в классическом языке фронтон обязательно совершит какой-нибудь нелепый кульбит. И будет выдаваться за художественное достижение. Я отношу это к чистой декоративности, лежащей за пределами имманентных свойств архитектуры. Это вопрос не стиля, а интеллектуальной дисциплины.
Архитектор сам не может решить социальные вопросы. Они решаются только на государственном уровне. Архитектура – сервильная профессия, и, тем не менее, в истории остаются события, которые из социального контекста переходят в общекультурный. Палаццо флорентийской аристократии давно перестали быть домами Медичи или Питти и стали культурными событиями мирового масштаба. Также и Fallingwater Райта принадлежит не только семейству Кауфман, но всему человечеству. Я не хочу сказать, что те виллы, которые я проектирую, станут равными вилле Ротонда или Дому над водопадом, но ощущение того, что ты действуешь в контексте культуры, отчасти оправдывает социальный перекос.
Материал
Малларме, по свидетельству Поля Валери, однажды сказал Дега: «Стихи, дорогой Дега, создаются не из идей. Их создают из слов». Интерпретируя это высказывание применительно к архитектуре, можно сказать, что здания, как и стихи, создаются не из идей, а из материальных фактов.
Дерево не допускает конструктивного обмана. Это единственный строительный материал, не бывший жидкостью в процессе своего возникновения, поэтому ему не свойственна текучесть, то есть неопределенность. Единственно возможная форма его использования – это сборка, структурно осмысленное сопряжение одной детали с другой. Как в продукте органического роста, в дереве имманентно заложен принцип непрерывной целостности.
Деревянная конструктивность, идея сборки, составленности целостной формы из отдельных элементов распространяется как на весь объем, так и на детали. Так складывается с течением времени традиционный деревянный крестьянский дом, где каждая новая пристройка, проявляясь самостоятельно, становится соразмерной и неотъемлемой частью неразрывного целого. Классическая ордерная архитектура также ведет свое происхождение от деревянных конструкций и основана на том же принципе сборки, организации целой формы из простых элементов. В этом смысле я считаю себя классическим архитектором.
Дерево учит простоте. Простое прежде всего означает ясное. Следуя Хайдеггеру, просто лишь то, что сведено к самотождественности, без недостатка и излишества, существующее в наивозможной для себя скромности. Просто то, что следует собственному внутреннему зову.
Архитектура, как и вся культура конца двадцатого века, лишена невинности. Нам никогда уже не быть настолько наивными, чтобы видеть в колонне просто колонну, в дереве собственно дерево, а в красном цвете только красный цвет. Ценности
Меня в архитектуре трогают подробности – щели, выступы, сопряжения, едва заметные изгибы.
Подробности – это нечто большее, чем архитектурные детали, это поэтический материал архитектуры. Структура целого вырастает из подробностей - как биография или роман.
В архитектуре нет, и не может быть, ничего случайного, фальшивого, надуманного, сделанного просто «для красоты». Красота – это внутреннее свойство вещи, ее имманентная сущность. Красоты нельзя ни добавить, ни убавить, она принадлежит объекту как нерасторжимому целому. Эта идея целостности, единичности присутствует в немецком слове «einfachheit», которое переводится на русский как «простота». Красивый же – это что-то из области китча, из журнала «Красивый дом и сад».
В архитектуре, которую я люблю, здравый смысл становится искусством. Именно это и вызывает скуку у русского архитектора, ведь он убежден, что искусство начинается за гранью здравого смысла.
Есть вещи, которые я ощущаю на уровне физиологии – то, что относится к категории подлинного.
Вальтер Беньямин, один из моих любимых философов, сказал, что жить – значит оставлять следы. Интерьер - это место, где остаются следы вашей жизни. А если вы пытаетесь эти следы затирать, зашлифовывать, значит, у вас есть какие-то психологические проблемы. Я не понимаю, как человек может жить в доме, где запроектировано все, вплоть до посуды.
Люди, неожиданно обретающие большие деньги, не имеющие собственной жизненной позиции и собственного представления о ценностях, приглашают кого-то поставить театр их жизни. Декоратор выступает в роли и режиссера, и сценариста, и оформителя спектакля, в котором он, заказчик, будет играть главную роль. Неожиданная возможность построить собственную судьбу – это тяжелое испытание, это вызов. Не все к нему готовы.
В эстетике модерна есть ощущение болезненности, некоторая туберкулезность. Это пленяет. Но сегодня у нас другие болезни. И стилистические формы у наших болезней совершенно другие.
Философия архитектуры, которую я исповедую, не предполагает сенсационности. Мне очень интересно множество архитектурных подробностей, я старательно их вырисовываю. Но нет желания кого-то удивить, начудить. Меня интересует не столько сенсационность, сколько адекватность.
Современность
Оригинальность как самоцель – это медиапродукт. Вся современная культура построена как бы на эксклюзивности, сенсации, новостной стратегии. Новость – главное. Новое – лучше хорошего по определению. Но я в этой культуре занимаю другую позицию. Я верю в то, что существуют некоторые устойчивые модели и представления. И жизнь, человеческое бытие не обманешь. Мы все подвержены действию гравитации, все более или менее одинаково устроены, физиологически идентичны, все смертны. В своей архитектуре я хочу каким-то образом отразить представления о ценности человеческого существования, которое является для меня окончательной и единственной ценностью.
Современное состояние мира предполагает отсутствие сильных стратегий. Тем не менее, распыленность и расфокусированность современного сознания довольно опасный синдром.
Сегодняшний мир не очень хорошо обустроен. Доминирование денег и экономический либерализм создают большие проблемы для строительства во всем мире.
Современная культура направлена больше на «fun» и «entertainment», а не на фундаментальные для человеческого бытия вещи. Современную архитектуру определяет не норма, а что-то вне нормы.
Москва
Большинство городов представляют собой в той или иной степени градостроительные ошибки. Идеальные города существуют только на бумаге и в сознании. В этом смысле Москва – спонтанный город сплошных ошибок и недоразумений, хотя в этом и есть ее прелесть.
Столица вполне соответствует ее народу – разношерстному и недисциплинированному. Это город патетичный и сентиментальный, и, одновременно, ироничный, потому что всегда сомневается в своем истинном облике. Нынешний безумный капитализм, при всем лицемерии и утратах, ей органичен.
Архитектор зарабатывает благодаря инвестору, который может вложить средства в социально вредную и даже опасную идею. Поэтому архитектор обязан соблюдать дистанцию от инвестора. У него должна быть ясная профессиональная этическая позиция.
Архитектура
Архитектура всегда фатальна. Потому что она задает определенность пространства бытия.
архитекторы асс / asse architects
Производство и PR-поддержка Информагентство СА Москвы и России "Архитектор" www.architektor.ru Свидетельство о регистрации ИА №ФС1-02297 от 30.01.2007 Федеральной службы по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций и охране культурного наследия".
© All Right Reserved. Copyright © ООО Информагентство СА "Архитектор" ©
Свидетельство о регистрации ИА №ФС1-02297 от 30.01.2007
Управление Федеральной службы по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций и охране культурного наследия по Центральному Федеральному округу.